Регистрация

Дмитрий Репин: просвещение и инновации

4
0
446 0
Аудио Текст
8 августа 2014

В гостях у Александра Плющева и программы «Удельный вес» преподаватель, ментор, создатель бизнес-инкубаторов, яхтсмен, а также основатель и генеральный директор компании Digital October Дмитрий Репин.

Из передачи вы узнаете:
— как пройти путь от квантовой электроники до нейронных сетей;
— зачем Дмитрий Репин загонял биржевых трейдеров в магнитно-резонансный томограф;
— как экспортировать предпринимательскую культуру MIT в Россию;
— как превратить парусное судно в бизнес-школу;
— что не так со «Сколково»;
— почему главной миссией Digital October является «деместечковизация»;
— что такое «Лаборатория новых профессий»;
— и многое другое.

Александр Плющев: Добрый день, уважаемые зрители! Меня зовут Александр Плющев. Это программа «Удельный вес» на SeoPult.TV. И сегодня у меня в гостях и преподаватель, и ментор, и создатель бизнес-инкубаторов, и яхтсмен, а также генеральный директор и основатель компании Digital October Дмитрий Репин. Дмитрий, привет!
Дмитрий Репин: Привет, Александр!
А. П.: В программе «Удельный вес» мы говорим не столько о бизнесе, сколько о людях. О людях, которые добились успеха, оказали какое-то заметное влияние на развитие бизнеса в эпоху информационных технологий. И пытаемся понять, какими путями они прошли, как достигли успеха, в чем их секрет. Начнем, как обычно, издалека. 1996 год, ты окончил факультет теоретической физики МИФИ, а уже в 2000 году защитил кандидатскую диссертацию в Бостонском университете по совершенно другой теме. Как такое могло быть?
Д. Р.: Ну, история из середины девяностых, время было турбулентное, и так получилось, что на следующий день после защиты диплома в МИФИ я укатил в Штаты. Там были друзья, однокурсники, которые тусили, работали в лаборатории одного профессора и позвали туда. Я сказал: «Ну о’кей, поехали, посмотрим». И в какой-то момент я там понял, что мир немножко больше, чем просто физика. Я к тому времени в России работал, явно не в области физики, а как раз в области информации. Я работал — оно тогда еще было — в агентстве «Прайм». И мы делали какие-то вещи — то, что сейчас, наверное, называется business intelligence. Но это потом не имело больше никакого отношения к тому, что я делал в Америке. В Америке я просто учился, жил студенческой американской жизнью. И попал как раз из физики в компьютерное моделирование мозга, а ключевым словосочетанием там были «нейронные сети». Это была моя связочка между тем, что я делал в России на кафедре квантовой электроники МИФИ, и тем, чем я занимался в Бостоне.
А. П.: Это было одинаково интересно?
Д. Р.: Ну, это было интересно. Тем более что переключится с изучения железок или хотя бы формул на то, как работает мозг человека… Мозг человека прикольнее.
А. П.: Гигантская команда, которая готовит программу «Удельный вес», отыскала множество упоминаний о местах, где ты учился в дальнейшем: Калифорнийский университет в Беркли, Гарвардская бизнес-школа и многое другое. Список выглядит, надо сказать, весьма хаотичным. Была ли в этом какая-то скрытая от нас система?
Д. Р.: Да. Собственно, даже окончив PhD-программу в Бостоне, я уже довольно много учился. И все программы, которые случались после, были короткими, скорее из области executive education. И Гарвард, и Беркли, и программа в Барселоне — это были такие короткие, на пару недель, программы, где все было связано с предпринимательством и с обучением предпринимательству. Поскольку я работал профессором «вышки» и в РЭШ до сих пор даже являюсь приглашенным профессором, то тема предпринимательства мне близка — и всегда была близка. Я с удовольствием читаю курсы по предпринимательству. И эти программы как раз собирали в основном профессоров, которые занимаются предпринимательством. И их учили тому, как в этих местах, в Гарварде или Беркли, учат предпринимателей. Нас учили как предпринимателей, а потом еще показывали, как это делать, если ты становишься по другую сторону баррикад, ты становишься преподавателем.
А. П.: Ты работал еще и в бизнес-школе в Массачусетском государственном технологическом университете.
Д. Р.: Да, это была история, как раз связанная с исследовательской работой, меньше всего с преподаванием. Так получилось, что часть моего PhD, потому что это не совсем аспирантура, была совместной работой между Бостонским университетом и MIT. И это были эксперименты, которые «замешивали» нейрофизиологию и финансы.

Мы ставили эксперименты на трейдерах — людях, которые торгуют реальными ценными бумагами, — обвешивали их всякими физиологическими датчиками и коррелировали их физиологию и то, что происходило на рынке, или то, что происходило у них непосредственно в портфеле, на их аккаунте.

Это были довольно-таки забавные исследования.
А. П.: Много ли зависимостей результатов от показателей удалось найти?
Д. Р.: Есть. Мы не дошли до уровня предсказательности, когда мы можем предсказывать по физиологии, теряет он деньги или зарабатывает. Но какие-то вещи мы сделали, которые никто до нас не делал. И, собственно, про нас написала большую статью The Boston Globe.
А. П.: …которая начиналась словами «американские ученые»?
Д. Р.: Я, честно, не помню, чем она начиналась, но это была большая статья, даже на двух полосах с фотографиями, о том, что такие классные исследования делают. И как раз на этом фоне профессор, который был моим co-adviser во время диссертации, позвал меня в MIT, в Бизнес-школу Слоана, продолжить эту историю уже более серьезно. И я пару лет активно делал это, у нас была специальная лаборатория — «Лаборатория финансового инжениринга». Но мы занимались не новыми финансовыми продуктами, а именно изучением того, как люди принимают решения. И мы сделали один эксперимент, который был, наверное, уже чисто из области тщеславия, хотелось как бы застолбить поляну. Но мы первые в мире запихали трейдера, который торговал реальными деньгами, в функциональный магнитно-резонансный томограф — то, что называется FMRI, ядерный магнитно-резонансный томограф. И мы сканировали его мозг.
А. П.: Это как в кино показывают. Там же лежать надо.
Д. Р.: Да, он лежал! Там по специальному зеркалу такой маленькой призмочкой ему загонялся туда компьютерный экран. У него была мышка, которая стоила, я даже помню сейчас, 4$ тыс., где не было ни одной электрической детали. Чисто оптическая мышка: длинный оптоволоконный кабель, какой-то лазер, «мышечка». И он торговал в этом сканере, реально водил мышкой лежа. Лежал внутри этой штуки и торговал. Это был единственный такой эксперимент. А чтобы получить какой-то результат, нужно человек двадцать померить. А так как я уже был тогда на излете своей американской эскапады и собирался переезжать в Россию, это был один всего лишь subject. И это стало не научным экспериментом, а скорее просто некоей точкой, что мы были первыми.
А. П.: По опыту той работы, по-твоему, можно ли по строению мозга, по каким-то физиологическим показателям выявить, предрасположен, например, человек к занятию бизнесом в принципе или нет?
Д. Р.: Наверное, честный ответ — нет. Хотя нет, мы не можем дать какую-то очень стабильную нормальную модель, что да, человек предрасположен к бизнесу, просто посмотрев на его мозг, посмотрев на его ДНК. И, по крайней мере, в приложении к трейдингу, наверное, вывод был такой, что в таких сложных вещах, где аналитический подход сочетается с интуицией, сочетается с вещами, которые невозможно оцифровать и алгоритмизировать… Конечно, люди используют разные стратегии: кто-то больше в аналитический подход делает уклон, кто-то в интуицию, кто-то в некое сочетание. И дать некий единый рецепт, что такие люди будут... Мы много работали с людьми с Уолл-стрит, которые тоже пытались... Это был некий заказ даже со стороны Уолл-стрит: «А можете ли вы нам давать трейдеров, которые будут более успешны, чем если мы просто их набираем с рынка и как-то интервьюируем?» Мы не смогли дать каких-то серьезных выводов по этому поводу.
А. П.: Возможности есть у всех?
Д. Р.: Ну, опять же, не у всех. Не каждый может быть пожарником, потому что надо быть смелым и сильным, чтобы залезть в огонь и что-то тушить. Понятно, что тут надо уметь считать, надо уметь еще что-то делать. Но, понаблюдав за тем, что это за люди… Там масса людей из Бруклина, которые в лучшем случае окончили школу, и просто они через массу проб и ошибок пришли к каким-то ментальным моделям, которые невозможно положить на бумагу, тем более на компьютерные алгоритмы. И в каких-то рынках они знают, как зарабатывать деньги.
А. П.: Ну, от небольшого лирического научного отступления возвращаемся к твоей карьере. Примерно в те же годы, по нашим данным, ты работал на ряд зарубежных компаний, таких как Thinking Investments и Life Harbour Investments?
Д. Р.: Да, это как раз было, когда я защитил свою диссертацию. И часть моей жизни была связана именно с MIT, Массачусетским технологическим институтом, а MIT — это потрясающая предпринимательская среда, то есть, попав туда, трудно сделать так, чтобы тебя не «укусил» предпринимательский вирус, поэтому я здесь тоже попал в тусовку. И компания Life Harbour Investments — это была моя первая реальная работа в Америке с контрактом, с paycheck и т. д. Собственно, они были выходцами из MIT, они делали прикольный стартап, которые был связан с финансовыми технологиями. Я там был отнюдь не executive, а тем, что у них называется rocket scientist, то есть человеком скорее с аналитическим подходом, который занимался моделями и продуктом.
А. П.: Как ты все успевал?
Д. Р.: Я защитил диссертацию, пошел работать, а потом, года через два, поработав в обеих компаниях… Это было тяжелое время для стартапов, 2001 год как раз, 2000-2001-й, когда NASDAQ рухнул, кризис доткомов. Это было отнюдь не гламурное время для стартап-тусовки. В итоге оба стартапа не выжили: один накрылся очень красиво, второй жил долго и в конце концов все-таки тоже умер, несмотря на то что там люди были достойные и реально бились за то, что делали. И потом как раз я пошел работать в MIT тоже в свете того, что эти стартаповские истории там были не в самом лучшем виде и академия была, с одной стороны, safe haven, что называется. Но, с другой стороны, конечно, слава, некая медийная составляющая исследований с трейдерами — это была некая потребность тогда. Нам сказали: «Чуваки, мы очень хотим, чтобы вы продолжали, потому что это всем интересно. У нас есть деньги, Merrill Lynch дал большой грант и т. д.». То есть это было востребовано. Это было не просто так, что давайте я уйду из бизнеса и буду опять работать в университете. Это была реально востребованная история. Моя фотография, которую сделал я, попала на обложку журнала, вернее, стала обложкой журнала. Это был мой маленький медийный успех.
А. П.: В 2003 году ты уже выступаешь в качестве основателя всероссийского предпринимательского конкурса, назывался он «Бизнес инвестиционных технологий».
Д. Р.: Да, конкурс БИТ.
А. П.: Тогда же ты и перебираешься обратно в Россию, да?
Д. Р.: Да, собственно, это все началось как некий проект, которым мне хотелось построить мостик, ну и организовать какую-то такую точку входа в российское сообщество. Это была адаптация предпринимательского конкурса MIT. Конкурс БИТ прожил десять лет, уже последние лет пять без какого бы то ни было моего участия. Конечно, когда он начинался, это было такое «вау». Я помню, мы сделали первый ивент на физтехе, это был 2003 год, и я привез двух студентов из MIT. Причем один был, по-моему, MBA-студент, а один — просто студент магистратуры. Они были оба индийского происхождения, то есть такие «черненькие», условно говоря, смуглые молодые люди, но очень яркие персонажи. Мы сделали серию из трех семинаров на физтехе. Это был для физтеха какой-то разрыв шаблона, потому что приезжают такие же чуваки, которые учатся в MIT, на том же «электроинжениринге», на похожей какой-то специальности. При этом они делают какие-то стартапы, шикарно говорят, умеют выступать, они нравятся девушкам и т. д. Это был один из тех первых моментов, когда мы стали эту предпринимательскую культуру оттуда фактически экспортировать в Россию. То есть мы экспортировали не только какую-то культуру и какие-то методы, мы экспортировали историю успеха. Мы делали интервью с успешными предпринимателями из MIT, которых хоть как-то можно было привязать к России. Я помню, там был такой человек Паша Робертс. Все, что его связывало с Россией, — то, что он много лет назад поехал учить русский язык, ему понравилось имя Паша, и он взял себе имя Паша. А так он был нормальный американец, который сделал хорошую компанию, продал ее за 300$ млн. Вот любые истории успеха. Потому что тогда историй успеха в таком технологическом сообществе не было.
А. П.: Нам, к сожалению, не удалось найти упоминание о проведении мероприятия в 2014 году. Мы плохо искали или оно прекратилось?
Д. Р.: Конкурс БИТ?
А. П.: Да.
Д. Р.: Да, он прекратился. По-моему, последний раз он был в 2012 или в 2013 году. Потому что в прошлом году уже проекты конкурса БИТ были «завернуты» в некую акселерационную историю. Бренд, который тоже придумали мы, называется GenerationS. Сейчас он живет уже тоже без нас, им занимаются Московское правительство и «Российская венчурная компания». И БИТ из просто конкурса, когда люди презентуют, дают какие-то призы, везут их в Америку, еще что-то с ними делают, превратился в поставщика таких проектов, которые потом берут и пару месяцев обучают.
А. П.: Я-то думал, преемницей стала премия «Стартап года»?
Д. Р.: «Стартап года» — это была отдельная история, тоже придуманная совершенно случайно, как проект бизнес-инкубатора Высшей школы экономики. И это тоже была первая история, сделанная на коленке за два месяца. Но это была очень веселая история, потому что, когда у тебя нет бюджетов и в лучшем случае какие-то спонсоры платят за бутерброды, ты придумываешь… Я помню, что мы притащили настоящего живого ежика на эту церемонию. Наш ведущий с этим ежиком что-то веселое делали. На него никак не могли прилепить пластиковое яблоко, которое было символом конкурса. Ну, это хорошая история, она тоже сейчас живет. Я очень рад, что «Стартап года» как-то эволюционирует все время: там меняются номинации, меняются акценты, меняются спонсоры, но «Вышка» вполне справляется с тем, чтобы эта история продолжалась.
А. П.: Там уже три года не меняется ведущий, чему я очень рад. Если серьезно, то действительно она очень прогрессирует как премия и становится все интереснее и интереснее. Нашли мы еще несколько упоминаний программы eXtrepreneurship, в рамках которой ты за неделю обучаешь предпринимательству небольшие группы людей. Но фишка в том, где все это происходит, — на борту небольших парусных судов. Расскажи об этом формате поподробнее, пожалуйста.
Д. Р.: Ну, это вещь, о которой я могу говорить бесконечно, потому что это самый, наверное, эксцентричный, но тем не менее и самый дорогой проект. Потому что я очень люблю путешествовать на яхте. Практически всегда это небольшая яхта, до пятидесяти футов, максимум человек на десять. И, естественно, это такая история, когда сама жизнь на яхте, само путешествие сильно интегрированы в содержательную часть. Там нет каких-то стандартных тем. Вначале часто начиналось с того, что действительно приходили те люди, которые говорили: «Мы хотим делать свой бизнес, помогите нам». А сейчас это, конечно, больше уже люди — причем многие из тех, кто когда-то ходил раньше, — которые сделали свои успешные бизнесы. Или просто к нам присоединились успешные предприниматели. И темы уже уходят за пределы того, как строить успешный бизнес. Это скорее темы из разряда «Самоидентификация предпринимателя», «Я и моя компания — одно и то же или нет?», «Питание — стиль жизни». Темы, которые больше завязаны на человека, чем на бизнес как таковой. Это уже, наверное, стало местом встречи, тусовки предпринимателей. Но я всегда стараюсь оставаться на острие и вбрасывать какой-то интересный контент — релевантный, может быть, новый, не всегда прямо свой. Я все-таки уже давно не исследователь, я просто менеджер-предприниматель. Но какие-то интересные вещи я всегда стараюсь находить. У нас есть люди, которые ходят не один, не два и не три раза с нами в такие истории и, в общем, довольны.
А. П.: Извини, что не продолжу разговор о яхтах — прямо сейчас, во всяком случае. Но хотел спросить еще о бизнес-инкубаторе в «Вышке». Насколько я понимаю, ты же его и основал. И оправдал ли он твои ожидания? Какие из стартапов, кроме LinguaLeo, который все знают, ты считаешь удачными и состоявшимися?
Д. Р.: Ну, опять же, для истории. С идеей инкубатора пришла ко мне Лена Масолова, которую, наверное, тоже знают, наверняка она тоже была на твоих программах. И я сказал: «О’кей, хорошо, я согласен возглавить „вышкинский“ инкубатор. Я буду делать его так, как я считаю нужным». И у всех совпали представления о том, что это должно быть. И, наверное, это просто было вовремя и в тему. Мы заложили правильные принципы. И эта история, притом что она была очень небольшая по размеру, чисто физически, — пока я там был и год спустя это были две комнатки в одном из зданий Высшей школы экономики, — ее бренд, влияние на эту экосистему были гораздо больше, чем, собственно, размер таких operations и того количества стартапов, которые реально там находились. Оттуда вышли TimePad, который был частично куплен Rambler. Какие-то стартапы типа Pensiamarket, что-то с доставкой. LinguaLeo на самом деле немножко уже после был основан. Айнур был в этом инкубаторе, мы с ним активно общаемся. Вчера я был на совете директоров LinguaLeo, там все хорошо. Таких суперзвезд, наверное, нет. Но мне кажется, основной эффект был в том, что по охвату это была очень большая история. Когда я объявлял курс по предпринимательству, это был общеуниверситетский факультатив, там иногда аудитории на 350 человек не хватало, мы переходили в зал, где было 500-600 мест. То есть интерес был большой. До сих пор я часто встречаю людей, которых совершенно не знаю, и они говорят: «Ты знаешь, я был на твоих лекциях когда-то», — что, конечно, приятно.
А. П.: В 2009 году ты был назначен директором по стартап-проектам «Сколково». В чем тогда заключались твои обязанности?
Д. Р.: «Сколково» тогда экспериментировало с форматом MBA-программы, и двухмесячным модулем в рамках этой MBA-программы был акселератор. Фактически каждый студент должен был сделать свой стартап, ну или объединившись в какие-то группы. А я осуществлял, реализовывал всю эту историю. То есть давал стартап-модуль, у нас должна была быть какая-то академическая программа, практическая программа, менторы, пиар и всё-всё-всё, что позволяло людям свои идеи довести до уровня хотя бы прототипа или каких-то разговоров с инвестором. Два месяца, плюс это были все-таки MBA-студенты. Это были не только те, кто четко нацелен на свою предпринимательскую карьеру. Были и люди, которые потом спокойно ушли в бизнес и рады тому, что они никогда не стали владельцами своих компаний. Это был очень романтический период школы «Сколково», который продлился недолго. Когда только появился кампус, когда там были все ключевые люди, которые были в самом начале «Сколково», и Рубен Варданян и все-все-все, это было прекрасное время, но оно длилось недолго. Но для меня там очень много людей, с которыми я работал, они сейчас в совершенно разных местах.

А. П.: ­­­­­­­­­Оцени успехи или неуспехи «Сколково» сейчас, спустя пять лет.
Д. Р.: Не получилось создать уникального продукта, который бы выделялся в мировом масштабе.

Те продукты, которые успешны финансово, — это стандартный executive MBA, стандартный executive education. То есть это вещи, которые в России они делают дороже всех и, наверное, лучше всех. А новых продуктов, которые действительно выделялись бы и о которых все говорили бы: «Вау, это действительно та вещь, которая уникальна, она супервостребована, ее бы хорошо реплицировать где-нибудь в других областях в мире, открыть кампус в Сингапуре», — такого нет.
А. П.: Давай поговорим, наверное, о твоем самом актуальном на сегодняшний день и, может быть, самом известном проекте — о Digital October. Как бы ты мог охарактеризовать, что это, помимо площадки для проведения отраслевых конференций?
Д. Р.: На самом деле это некий генератор контента. Генератор, фильтр. Digital October — это, конечно, про контент. Даже когда нас просят одной фразой описать, что такое Digital October, мы говорим по-английски, что это place where great content meets great people. То есть место, где живет самый интересный контент, содержание связано с технологиями, бизнесом, предпринимательством, стартапами — и всё вокруг технологий как некий стержень, как некий центр всей этой истории. Поэтому мы, конечно, верим, что нас, помимо площадки, ассоциируют еще и с содержанием. На самом деле, если бы была только площадка, никогда бы не появился бренд. Бренд обязан своим существованием и развитием именно тому, что площадка всегда ассоциируется с тем, что там люди могут узнать, попробовать, поделать и т. д.
А. П.: Что ты считаешь главным успехом Digital October со дня основания?
Д. Р.: Ну, прямо главным успехом… Мне кажется, что мы, с одной стороны, сделали неплохой бренд. То есть он совершенно чистый, с ним все готовы ассоциироваться — и глобальные бренды, и российские компании. Частично из-за того, что он частный, там нет тех нюансов, на которые приходится обращать внимание «Сколково» или каким-то другим организациям, тоже занимающимся проектами в области технологий и стартапов. Я думаю, что главная заслуга все-таки в том, что мы подняли уровень… Тоже есть такое слово, не знаю, я его придумал или нет… Главная активность, которая делает Digital October — это «деместечковизация». «Деместечковизация» российского технологического предпринимательства и вообще технологического сообщества; контент, который люди узнают через Digital October, релевантен на мировом уровне. Это вещи, которые актуальны сейчас и в Америке, и в Китае, и где угодно.
А. П.: А можно ли было воплотить Digital October в рамках «Сколково», например?
Д. Р.: В рамках школы «Сколково» или фонда «Сколково»?
А. П.: Фонда, наверное.
Д. Р.: Ну, если покопаться в истории, то, наверное, не мне рассказывать эту историю, но человек, который изначально придумал «Сколково», во многом стоит за историей Digital October. Я сохраню интригу, не буду называть его имя. Собственно, это не я, естественно. Меня позвали делать Digital October уже в момент понимания того, что примерно есть понимание площадки и примерно есть понимание того, что мы хотим сделать — улучшить частный инновационный центр в России. А дальше — вот тебе «Октябрь», бери и делай. Не я придумал Digital October. Название Digital October на самом деле придумал Эдик Шендерович. А сам посыл был задан другими людьми.
А. П.: В декабре 2013 года Digital October заявили о планах по запуску «Лаборатории новых профессий». Можешь рассказать об этом проекте?
Д. Р.: Могу. Запускаем. Непросто, как и многие новые проекты. Будем учить тем вещам, которые востребованы, но которым еще никто не учит. Всё вокруг технологий. Будем учить не менеджеров, а скорее людей, которые являются цифровыми ремесленниками. То есть людей, которые умеют делать что-то руками, которые знают конкретные инструменты, которые понимают, как что-то собрать. У нас будут программы по big data, у нас будут и программы по… Вот одну из первых мы запускаем по созданию онлайн-образовательных проектов — то, с чем мы столкнулись сами, когда, например, записывали курс для Coursera, для Высшей школы экономики. Когда я, например, в качестве такого эксперимента начитывал курс для Елены Масоловой, для проекта ­­­­­­EdisonTV. Преподавать онлайн — это в тысячу раз отличается, это совсем другое, нежели преподавать для аудитории. Говорить на камеру и говорить с человеком — это тоже большая разница. Это требует искусства, требует другой подготовки, и вообще онлайн-образовательный продукт — это несколько другое. Это не чисто образование, это не чисто телек. Есть такая отдельно зарождающаяся профессия — человек, который создает онлайн-образовательные проекты. И мы собираемся этой профессии в том числе учить.
А. П.: Раз уж ты сам заговорил о Coursera, расскажи о сути проекта, в чем он заключается. И, кстати, решаете ли вы в рамках этого проекта какие-то коммерческие задачи?
Д. Р.: Coursera — это мировой лидер онлайн-образования по модели massive online open courses, что называется MOOCs, такая аббревиатура, которая смешно звучит по-русски. Мы с Coursera сотрудничаем, мы в данном случае являемся их партнером в России. Мы помогли им выбрать правильные университеты, которые теперь создают курсы для Coursera. Мы помогаем, в частности, как минимум в «Вышке» создавать эти курсы. Мы вместе с ABBYY сделали платформу по краудсорсинговому переводу Coursera. И как раз недавно выяснилось, что перевели уже миллион слов, 5 тыс. волонтеров постоянно переводят курсеровские курсы. И на самом деле Coursera для России — довольно много, они оценивают почти в полмиллиона человек из России, которые пользуются Coursera, которые получают дополнительное образование, что ли, а это круто, это очень круто. Размах там больше, чем любой университет, в разы.
А. П.: Про коммерческую составляющую?
Д. Р.: Нет, мы не зарабатываем на Coursera.
А. П.: На чем вы зарабатываете, кстати, помимо проведения тех самых отраслевых мероприятий, о которых я сказал вначале?
Д. Р.: Мы зарабатываем на том, что мы создаем контент и у этого контента появляются какие-то либо спонсоры, либо заказчики. И мы делаем конференцию TechCrunch, и мы продаем билеты, у нас есть спонсоры. Мы делаем какие-то небольшие телешоу для индустрии. Сейчас в последнее время поменьше делаем, наши форматы Chain Reaction и October Evolution. У нас была радиопередача на Business FM «Добрый венчур». Это все я называю контентом, и в разном виде мы этот контент создаем. И, как правило, у нас всегда есть в том или ином виде заказчик, или спонсор, или покупатель на эту историю.
А. П.: В заключение я хотел бы спросить, есть ли у Digital October что-либо, что делает его особенным? Может быть, какая-нибудь магия, волшебство?
Д. Р.: Ну, я бы сказал, что, наверное, трепетное отношение к качеству — к качеству того, что мы делаем сами, и я имею в виду форму и содержание, то есть некий фильтр. Мы ставим фильтр, и этот фильтр довольно жесткий. Наверное, это секрет успеха.
А. П.: Фильтр — это из науки слово. Наука против магии у Дмитрия Репина, генерального директора и основателя Digital October. Большое спасибо, Дмитрий!
Д. Р.: Спасибо, Саша!
А. П.: А это была программа «Удельный вес» на SeoPult.TV. Меня зовут Александр Плющев. До свидания!

Развернуть текстовую версию
Комментарии
Похожие видео
Еще видео